«Удивили бывшие коллеги, ставшие провластными» Наталья, ты долгое время возглавляла одно из главных изданий республики – газету «КоммерсантЪ-Уфа». Сейчас, с позиции читателя, как ты думаешь: в России, в Башкирии есть журналистика? Я давно ушла из профессии, три года назад. Я думаю, что журналистика есть. Да, но журналистика ведь сегодня довольно сильно ограничена. Политическая журналистка – хорошая, качественная – она сегодня в изгнании. Она есть, она прекрасная, сильная. К сожалению, многие журналисты, занимающиеся политической журналистикой по высоким профессиональным стандартам, находятся за рубежом. Но мы имеем возможность их читать. Социальная, деловая журналистика в России есть. Расследовательская. Хотя, пожалуй, здесь тоже есть ограничения. Смотря что расследовать. Если журналист расследует коррупционные дела внутри России в тех рамках, которые установлены законодательством, корпоративными правилами, эта журналистика тоже есть. Политические расследования и бизнесы, связанные с высокопоставленными чиновниками – они тоже делаются теми, кто сегодня в эмиграции. Надеюсь, это временное явление. Журналистика – это, прежде всего, люди. Они изменились? Ты хочешь спросить – удивили ли меня наши коллеги? Да, некоторые удивили. Те, которые заняли позицию власти в решениях, связанных с понятными событиями. А до этого они не были провластными? Не были. Были журналисты, занимающиеся вопросами правозащитной деятельности. Раньше вставали на сторону слабых, а сейчас – заняли сторону сильных. Многие, как и ты, ушли из профессии. Не просто журналисты, а профессионалы и принципиальные люди. Кто правду-то говорить будет? Вряд ли какой-то один фактор сыграл решающую роль. С началом СВО многим пришлось переориентироваться, потому что издания закрывались. Например, «Эхо Москвы». А ты почему ушла? Я очень долго проработала, выгорела. Сейчас я это понимаю, хотя тогда таких ярких ощущений не было. У меня было четкое понимание, что я достигла какого-то потолка, и дальше мне двигаться некуда. И вообще, некрасиво быть так долго главным редактором, больше 10 лет. 10 лет главредом – это не так уж и много. Есть сотрудники, которым надо расти, они уже готовы. Нужно двигаться. Мне уже было почти 50 лет, а журналистика – это профессия людей помоложе. Спустя три года не жалеешь, что ушла из профессии и стала психологом? Нисколько. Жаль только, что не сделала образовательный проект. Я не видела там денег, я не понимаю, как это можно монетизировать. Журналистика как отрасль меняется, журналисты меняются. Твой знакомый иностранный агент Ростислав Мурзагулов* был частью власти, ныне он – жесткий ее критик. Что с ним произошло? Да много чего, наверное. Критиком власти он стал с началом СВО. Отношение к СВО может развернуть человека на 180 градусов и заставить пересмотреть очень многие составляющие части твоей жизни. Наблюдая за ним в медиа, можно сделать вывод, что он тот человек, который способен адаптироваться к разным изменяющимся ситуациям. Почему он сейчас не встроился в систему? Значит, не ко всем обстоятельствам может адаптироваться. К тому же, тогда он уже был в околовластных структурах. Он не был встроен в систему как чиновник. А может, он стал настолько активно критиковать власти, чтобы закрепиться на Западе, чтобы его не турнули оттуда обратно, в Россию? Все, что мы делаем – это демонстрация того, как мы приспосабливаемся к каким-то условиям.Люди проявляют агрессию, прикрываясь интеллектом Почему психология? Я много чего перебирала в качестве вариантов того, чем заняться. Когда началась СВО, те эмоции и чувства, которые стали нас накрывать, они стали плохо переносимы. Когда мы видим, что происходит с людьми, когда расчеловечиваются и те, и другие, как изменяются люди, сколько ненависти появляется в противоположных лагерях. Наблюдать за этим было сложно, местами непереносимо. Мне хотелось понять, что происходит с нами. Психология – та самая наука, которая дает нам об этом знания. Я пошла туда, возможно, с просветительской целью, а нашла себе профессию. У тебя классическое психологическое образование или, условно, недельные курсы из YouTube? У меня два образования: одно – завершенное и второе – текущее. Первое образование – переподготовка на базе высшего гуманитарного образования, это Томский государственный университет. Специальность – психолог-консультант. Для России это новая профессия, это пехота психологии. Профессиональный стандарт был утвержден только в 2022 году. Второе образование, которое дает «Московский гештальт-институт». Это негосударственное образовательное учреждение, стандарт обучения в котором приближен к французской психологической школе. Это не российское классическое образование, оно очень долгое – три ступени занимают более семи лет. Это долгий, медленный и дорогой курс. Ничего не понятно, но очень интересно. Почему коучей называют инфоцыганами? Это надо спросить у тех людей, которые коучей называют инфоцыганами. У каждой отрасли есть доброкачественные представители и злокачественные. Так и в журналистике есть те, кто пишет джинсу (скрытая реклама, – прим. ред.) и заказуху. И есть те, кто этим не занимается, как мы в уфимском «КоммерсантЪ», – и мы доказали, что можно работать таким образом. Я вижу ролики в reels, которые вызывают у меня отторжение. Люди, позиционирующиеся психологами, работают непрофессионально, и это выглядит откровенно смешно. Наверное, это и есть инфоцыгане. Но ставить крест на отрасли из-за таких людей нельзя. Психолог-консультант – новая для России профессия. Это как герой Роберта Де Ниро в «Анализируй это»: приходил к психологу и рассказывал ему разные ужасные вещи? Это, скорее, психоанализ. В Америке это крупный, серьезный аналитический метод, лицензируемый. Психологическое консультирование – это немного другое. Это довольно быстрая помощь людям, оказавшимся в сложной жизненной ситуации. Если коротко – у всех есть проблемы. Психолог помогает с ними справиться эффективнее и быстрее. Какие-то проблемы, утраты можно проживать годами, кто-то, например, не может оправиться от смерти родителей несколько лет, а у кого-то это занимает нормальный обычный период в течение года. Почему тебя не приняла наша уфимская социально-сетевая общественность? В Facebook** ведь сидят люди в значительной массе образованные, придерживаются либеральных, толерантных взглядов. Не все – люди разделились. Этому у меня есть психологическое объяснение. Когда ты думаешь, что знаешь о знакомом человеке все, он становится для тебя безопасным. Когда с этим человеком происходят какие-то трансформации, ты начинаешь к нему относиться как к инородному элементу. Трансформации-то разные бывают: человек может спиться, сторчаться – понятно, что к нему негатив испытывается. Но ведь в твоем случае мы говорим о профессиональной трансформации. Ну, тогда реакция же была не на это, не на мою трансформацию, а на то, что я написала. Это был мой пост о том, что картинки на картах Таро, и вообще, сам факт обращения к Таро может быть объяснен тягой людей к некоему излечению, что Таро имеют терапевтический эффект. Увидели триггер – «Таро», не попытались понять, о чем идет речь и сразу накинулись. Так устроен наш мозг: он распознает опасность. Ну какая там опасность? У тебя другая эмоциональная устойчивость. Вообще, журналисты – это люди с более развитой эмоциональной устойчивостью. Поэтому ты способен дочитать текст до конца, найти в нем мысль и понять, о чем она. Некоторые читают заголовок, некоторые читают кусками. В этом случае человек может споткнуться обо что-то, его накроет таким чувством, что дальше он читать не будет. И вот здесь так же: кто-то споткнулся о слово «Таро» – и его накрыли чувства. Ну как так-то – это ведь умные люди, мы их знаем лично. Нам ли их судить? Споткнулись, упали. Для меня ситуация сказала больше об этих читателях. «Уфимский Facebook**» – это сообщество, повторю, умных, образованных людей с широким кругозором и широким спектром взглядов. Но одновременно – это концентрация лицемерных снобов. Почему так? Это по твоему мнению. А ты так не считаешь? Нет. Почему в разных социальных сетях разные аудитории – во «ВКонтакте» и Telegram, например? Разные по системам ценностей. И по проявлению себя. Люди ищут безопасные ниши, где могут проявить себя. Выразить свою агрессию – Facebook** прекрасно помогает с этим. Еще и под прикрытием какой-то интеллектуальной составляющей, образования и высокомерия. Instagram** – белый и пушистый. Наверное, аудитория так разделяется еще и потому, что люди со своей системой ценностей видят близких по духу людей и идут к ним? Мы ищем поддержку и единомышленников. Единомышленники – сейчас это очень важная вещь, придерживаясь которой, мы можем чувствовать себя в безопасности. Нам нужны доверительные отношения, причем высокой степени доверия. Время требует таких отношений. Мы адаптируемся к этой сложной жизни. Мораль – это презерватив, который растягивается Эта сложная жизнь стала причиной разрыва связей – дружеских, приятельских, родственных. Ты много друзей потеряла? Нет. В моем кругу мы все сохранили отношения. У нас поначалу были телодвижения неловкие. Была паника, мы начали аккуратно прощупывать – кто что думает по травмирующим вопросам. К счастью для нас, все мы уцелели. А в семье у нас не было расхождений по главным вопросам, поэтому тоже все хорошо. Как так – у тебя же с твоим супругом разные взгляды? Для читателей, кто не в курсе, супруг нашей собеседницы Шамиль Валеев, руководитель аппарата Общественной палаты РБ, практически чиновник, часть этой власти. Он выступал за разработку Куштау, многие его обвиняют в переобувании (перемене позиции, исходя из выгодности). И он ездит в зону СВО. Я предположу: по каким-то принципиальным вопросам у вас могут быть диаметральные точки зрения? Он ездил в госпиталь в Ростов. Я не буду комментировать его взгляды, убеждения, его механизмы выживания и адаптации. Я только скажу, что мне с этим человеком жить выносимо. У нас серьезные разногласия по ряду вопросов были всегда, начиная с момента нашего знакомства. Мне ничто не мешает, мне комфортно с ним жить и воспитывать детей. У меня нет никакого внутреннего конфликта в связи с этим. Это все, что я могу тебе сказать. По экзистенциальным и важным для меня вопросам о том, с кем я могу жить и с кем я могу растить детей, конфликта нет. А вы обсуждаете некоторые вопросы? Нет. Там, где мы расходимся, мы не обсуждаем. Мы взрослые люди, и каждый знает, какие последствия будут у его действий. Я не Господь Бог, чтобы влиять на его решения. И вообще, не всегда поймешь, что у другого человека в голове. У людей на разные явления могут быть диаметральные взгляды, вплоть до неприязни. Но мы живем в одном городе, ходим в одни заведения, участвуем в реализации одних проектов, в том числе гуманитарных, хороших. И, ввиду этого, есть концепция, согласно которой острые темы можно не обсуждать, но при этом продолжать общаться. Тебе близка такая позиция? Такой уровень компромисса очень тяжело достижим для нас часто по каким-то вопросам жизни и смерти, морали. Время требует пересмотра и таких вещей тоже. Вообще, вопросы морали – это такой большой презерватив, который растягивается в разное время в разном масштабе. По мне, так это логично и оправданно: с некоторыми людьми, даже не сильно приятными, можно продолжать общаться. Для меня это профессиональная деятельность. Это так всегда было. Твои личные пределы компромисса? У меня есть границы, где мне становится очень дискомфортно. После той дискуссии в Facebook**, где люди, к которым я очень хорошо и тепло отношусь, готовы были меня просто распять публично, я их забанила. Мне эмоционально некомфортно с ними продолжать общаться. Я по-прежнему благодарна им за то, что они в моей жизни были. Сейчас я не могу поддерживать свой уровень комфорта, наблюдая, что они пишут про меня лично. Забанила – и хрен с ними. На что ты сама готова, какими принципами ты готова поступиться? Никакими своими принципами я поступиться не готова. Потому что это доставляет мне дискомфорт. Ну, в течение жизни принципы же пересматриваются, бывает. Да, когда ты понимаешь, что посмотрел на что-то с другой стороны. И понял это. И понял это, и принял это. Вот сейчас многие из нас не могут принять людей, вот ту реальность, в которой мы все оказались. Мы всегда находимся в каких-то иллюзиях и своих проекциях. Мы думаем, что люди одни. Вот у нас была одна знакомая журналистка, которая защищала права детей, сирот. И вдруг она становится на сторону других людей. Что с нами происходит? Она автоматически становится нашим врагом. В наших глазах она становится тупой, недалекой, агрессивной, кровожадной злодейкой. Так ведь? У меня это было так. И я вычистила весь свой список друзей в феврале 2022 года. У меня даже появился страх, что кто-то из них начнет нас сдавать кому-то. Я закрыла аккаунт в Facebook.** Вот с такими страхами мы столкнулись. Сейчас я понимаю, что эти люди всегда были среди нас. И никогда не знаешь, по каким мы с тобой очень важным в какой-то момент для нас вопросам разбежимся, разойдемся и разгрызем друг другу горла. Доносчики легализовались Скажи как психолог: верно ли утверждение, что некоторые геополитические события проявили истинную сущность некоторых людей? Какую-то часть своей истинной сущности. Что такое истинная сущность, я не знаю. Действительно ли доносчиков стало больше, чем когда-либо? Чем, скажем, два года назад. За свою биографию я столкнулась с двумя доносчиками, которые пытались меня уволить. То есть, тогда они были. Просто тогда мы их как называли? Доносчик – он и есть доносчик. Он доносил не в правоохранительные органы, а моему куратору в московской редакции. Это тоже была грязная тактика, было неприятно. Такие люди были всегда. Поле их реализации раньше было узким, сейчас оно стало больше. Сейчас они получили легализацию. Силовые органы создают для них поддерживающую, мотивирующую атмосферу. Любая благоприятная почва для любой дряни и для любого зла, когда она есть – росток будет расти. Сейчас среда такая – благоприятствующая этим проявлениям. Возможно, раньше они чувствовали себя гадкими, а сейчас они чувствуют себя героями. Сами себя-то они вряд ли гадкими чувствуют. Я думаю, где-то в глубине души они чувствуют себя гадкими, понимая все это. Но, имеющими возможность получить принятие, применю этот психологический термин в этом качестве, а принятие – это отправная точка для роста. Вот им нужно было принятие в чем-то, они его не получили. Но когда государство им говорит: «доносите, и вы будете вознаграждены», они идут. Донос – это, в том числе, механизм компенсации для лузеров? Да. Подытожим. Надо к психологам ходить? Каждый сам для себя решает. А в общем, я думаю, что да. Сопоставляя опыт своей жизни без психологии и с психологией, я топлю за психологию. * признан иностранным агентом. ** Социальные сети Facebook и Instagram заблокированы на территории России, принадлежат запрещенной и внесенной в список экстремистов и террористов компании Meta. "Ковид был психологической прививкой от происходящего сейчас": психотерапевт о суицидах, телефонных мошенниках и влиянии СМИ на нас Ушла с должности редактора и стала психологом. Уфимка Елена Садыкова о выгорании, отношениях с мамой Психолог объяснила, на чем основан феномен школьного шутинга в России
