Подкаст «Изолянты» с паралимпийским чемпионом Тимуром Хаматшиным: «В четырех стенах ты постепенно превращаешься в овощ»

Все изменилось в один вечер, когда Тимур, студент Нефтяного университета, приехал на выходные к родителям в деревню.

– Вечером вышел, ну как все сельские ребята, в клуб сельский на мотоцикле. Там компания моя, отдыхали, гуляли. Девочка меня попросила прокатить. Мы с ней поехали прокатиться. Я выехал на трассу, дорога была новая, сегодняшним днем заасфальтированная, но дорожных знаков еще не было установлено. Это было ночью, и я поздно заметил, что выехал на Т-образный перекресток, и уже когда заметил, понял то, что с дороги съеду. Нажал на тормоз, рефлекторно вцепился в руль мотоцикла, мотоцикл меня за собой поволок за дорогу, мы там перевернулись несколько раз, скорее всего, потому что я сознание потерял, я так представляю, потому что я от дороги далеко лежал. И спиной упал на щебень, ну камень такой, щебенка, дорога новая была. Все, и один из камней внедрился в позвонок, произошел перелом позвоночника, и кость проникла в спинной мозг. Все, меня парализовало там же, в овраге.

С девушкой, которая сидела за спиной у Тимура, к счастью, ничего не случилось. Именно она побежала в деревню и позвала на помощь. В это время парень очнулся. Какое-то животное чутье подсказало ему – травма серьезная.

– То есть, я уже когда очнулся, я понял, у меня было осознание того, что у меня сломан позвонок и меня парализовало.

– Ты уже знал, что это будет?

– Я уже знал. У меня нет медицинского образования, я никогда не встречал людей с инвалидностью, парализованных или как-то… Я об этом ничего не знал. У меня не было знаний в этой сфере. Откуда в моей голове появилась информация о том, что я повредил позвонок, что меня парализовало, что поврежден спинной мозг, что меня нельзя сгибать, волочить, что меня нужно положить на ровную [поверхность – примечание], потому что когда приехали уже мои ребята из деревни, чтобы помочь, они по первоочередности хотели поставить на ноги, а я им: «Не трогайте меня, обратно езжайте в деревню, привезите доски, меня надо ровно положить на доски и транспортировать в Уфу, не в Кушнаренково, мне нужен хороший врач». Все было в таком духе. Откуда эта информация в моей голове, я до сих пор не знаю.

С этого момента в его жизни начался новый этап полной изоляции от мира и привычной жизни. Тимур отказывался принимать нового себя. Долгие годы не оформлял инвалидность, не получал коляску, и весь его мир был замкнут в одной комнате.

– У меня не было принятия, что я буду инвалидом. И у меня не было коляски. Вся моя жизнь заключалась в том, что я лежу в постели. Утром просыпаюсь – рядом с моей кроватью стоит кресло от мягкой мебели, кресло не инвалидное, обычное. Я пересаживался в это кресло и целыми днями смотрел видеокассеты, потому что это был 2001-й год. Со всей деревни друзья мои, соседи приносили мне книжки, эти кассеты, видео с Ван Даммом, с Брюсом Ли, с Джеки Чаном. Я пересмотрел все, что можно было пересмотреть за всю жизнь, потому что вся моя жизнь была – это сидеть перед телевизором. И, естественно, я занимался по два-три часа в день. Сползал на пол и там делал гимнастику, растяжку, пытался ползать на четвереньках, хотя все это не получалось, потому что я просто волочил ноги, подтягивал их за счет косых мышцы спины. То еще зрелище для родителей, когда единственный сын на полу там прямо ползает, и у него полспины не работает, ноги не работают, все атрофировались. За 9 дней после травмы ноги у меня исхудали, просто превратились в кожу и кости, можно сказать. Зрелище было, конечно, ужасное.

За полтора года Тимур не выходил даже на кухню, потому что между ней и спальней, где он жил, был обычный деревенский порог. Его можно было бы спилить, сделать подъем, пандус, сесть в инвалидную коляску, начать передвигаться хотя бы по дому, но это означало сдаться.

 – Даже когда я потом уже получил инвалидную коляску и начал ездить в больницы, в реабилитационные центры, то в то же время я знакомился с ребятами, которые уже были в паралимпийском спорте. Они мне давали свои телефоны и номера, мол, придешь, будем заниматься с тобой фехтованием, большим теннисом. Я говорю: «Ребята, это не про меня. Если вы приняли свои ноги, то я нет, я встану на ноги. Эта иллюзия в моей голове жила еще полтора года. В целом прошло три года до полного осознания того, что так, как раньше, уже не будет. И это надо принять.

До травмы у Тимура была девушка. Надежда вернуть эти отношения тянулась как ниточка, связывающая прошлое и настоящее.

– И первые даже не то что полтора, четыре года, я жил с мыслью о том, чтобы как-то восстановиться, согласиться на операцию, даже на рискованную операцию. Что медики мне помогут, и я восстановлюсь и ее верну. Хотя я сам был инициатором расставания со словами, что мне никогда не быть прежним, – «я свою спину, судьбу сломал, твою не хочу, и мы с тобой расстаемся», – но в глубине души я не хотел терять этого человека, это было очень больно. Да, больно.

Он упорно продолжал работать над собой. Истории людей, которым удавалось стать на ноги после травм, снова и снова будили ускользающую веру в лучшее.

– И ты цепляешься за эту информацию, это такая надежда – она мифическая, призрачная, какая-то очень далекая, но это надежда, и ты живешь от этой даты. «Вот я буду три года работать каждый день, кропотливо, и в конце концов меня ждет этот оазис счастья, что я начну как-то хоть чуть-чуть двигаться, шевелить ногами, а потом-то я все равно разовью, я же молодой, я сильный, я смогу». Вот так ты проживаешь три года. За это время ты бываешь в больницах, санаториях, в реабилитационных центрах, где встречаешься с людьми на коляске, которые на инвалидности уже 5-7-10-12-20 лет. Которые сломались еще в Советском Союзе, но они до сих пор сидят в коляске и ничего не поменялось. И после их рассказов, разговоров, после прочтения массы литературы в интернете, бумажных каких-то изданий о травме позвоночника, к тебе приходит осознание, что это навсегда, что эту травму не лечат ни в России, ни в Израиле, ни в Германии, потому что люди с травмой позвоночника есть по всему миру. Ни китайская медицина им не помогает, ни продвинутая израильская, ни технологическая германская. Все равно везде есть инвалиды на колясках, сломанные позвоночники, сломанные судьбы.

Опорой стали друзья, которые не оставили Тимура одного в беде. Они были рядом, и рядом до сих пор.

Мои друзья, которым было тоже по 17-18 лет, мои ровесники, не имея никаких денег, находили возможность приезжать ночью ко мне в деревню. Они привозили продукты, они привозили книжки, они в выходные находили время вместо того, чтобы ехать куда-то тусить, приезжать ко мне домой и проводить со мной время. Понятно, что не все. Пара-тройка человек, живя даже в соседнем доме, ко мне перестали заходить, но это, как сказать, это единицы, потому что 98% моих друзей до сих пор со мной. Они с первого дня со мной. А уже прошло 20 лет.

 С надеждой изменить свою жизнь Тимур переехал в Уфу в маленькую квартирку в спальном микрорайоне Сипайлово, где, кроме него, жила еще мама, двое сестренок и брат. Крутые ступени, высокие пороги становились непреодолимой преградой на пути на улицу. Тимур жил на втором этаже.

– Жителями второго этажа, кстати, было написано коллективное письмо в ЖЭУ, чтобы они не платили 16 рублей за обслуживание лифта к основной квитанции об оплате. Обслуживание для них отключили, то есть на втором этаже лифт не открывался. Я пошел по соседям, что мне надо на улицу выходить. Напротив меня жил человек пьющий. Он сказал мне: «Не вопрос, я тебе подпишу, давай». Он подписал. Рядом жила девушка Оля, она без родителей одна воспитывала племянника, хотя самой ей тогда было лет 19, наверное. Она подписала. А также жили бабушки. Вот эти бабушки мне не подписывали.

Тимур предлагал платить им за год вперед, но они видели во всём подвох, и эта недоверчивость могла бы стоить парню ещё нескольких лет заточения, но он обратился к журналистам. Ребята пришли со съемочной аппаратурой прямо в ЖЭУ, пороги которого месяцами обивала его мама. На следующий день лифт запустили. Прогулки стали возможными даже несмотря на высокие пороги, сквозь которые его перетаскивал на себе брат, но на улице ждала новая другая реальность.

– Я помню, шла бабушка по тротуару на дорожке, опустив голову вниз, она в принципе вперед не смотрела, и уже когда она каким-то боковым зрением увидела, что впереди есть какое-то препятствие, она подняла голову, увидела меня в коляске и начала креститься со словами «чур меня, чур». И прямо с тротуарной дорожки обошла меня, как прокаженного, в общем-то. Это так врезалось в мою память. Я очень сильно комплексовал по поводу того, что я сейчас в коляске, что выгляжу не так, как обычные люди, что я – урод. Много таких комплексов было. Когда ты видишь, что даже взрослое поколение относится к тебе так, ты подтверждаешься в своих мыслях.

В квартире жить было тесно, и приехавший с продуктами папа сказал: «Давайте еще возьмём в долг, и купим квартиру побольше, вы здесь не живёте – существуете».

– И сколько папе пришлось работать, это просто даже… не знаю. Накоплений не осталось, потому что все, что было родителями накоплено в 1990-е годы, то дефолт, то что-то до 1998-го года, и мои операции все, потому что медицина у нас не бесплатная. Помню, металлоконструкцию нужно было купить за 83 тысячи, а квартира на проспекте в то время стоила 220. То есть половину стоимости, практически, квартиры. Металлоконструкцию мне врачи поставили, сказали, что нужна, он же молодой, он на ноги встанет. Понимаете, какая это для родителей информация – «он на ноги встанет». Хотя сейчас мы понимаем, что это был просто момент зарабатывания денег и все.

С благодарностью Тимур рассказывает о родителях, которые так по-разному, так сильно верили в сына, и были готовы отдать все, лишь бы он мог встать на ноги.

- Родители - это родители, они же всегда хотят поддержать тебя. У меня отец – ветеринарный врач, у него какое-никакое представление о позвоночнике есть. Мне кажется, что у него принятие и понимание произошло в первые же недели, месяцы, потому что он сразу начал читать литературу, и он все понимал уже с самого начала. Мама моя отличается такой детской наивностью, что ли, в чем ее огромная сила. Эта наивность и какая-то непосредственность дает ей силу дальше жить и быть позитивной, из чего я тоже черпаю энергию. Когда рядом с тобой человек, который тебя любит и искренне верит в то, что ты сможешь встать на ноги, хоть ты и понимаешь, что нет, но вот эта ее вера, она дает мне сил. Я думаю, у моей мамы до сих пор нет принятия, даже через 20 лет. Самой тяжелое, мне кажется, это когда ты видишь это все, хочешь помочь, готов сердце из груди вырвать и отдать ребенку.

Чтобы переехать в новую квартиру, семья купила жилье на этапе строительства. Тимуру пришлось вернуться на полгода в деревню. В ту же самую комнату.

– Когда долгое время живешь в такой изоляции, как во время карантина, очень быстро твой мозг к этому адаптируется. Тебе кажется, что другого в жизни нет, что жизни за этими стенами нет, ты забываешь об этом. Твой мозг тебя ограждает от этого. Ты превращаешься в овощ. Тебя кормили, ты сел за компьютер, поиграл, устал, полежал, опять поиграл, позанимался. Заниматься уже не так хотелось, потому что ты уже больше двух с половиной лет проползал на полу, а результата даже на один сантиметр не прибавилось. Тебе уже это желание работать… Это как ходить на работу, и тебе 2,5 года говорят «да, да, мы вам заплатим, вот три года поработайте», а ты выполняешь работу, а зарплату тебе не платят.

А когда сдали жилье, снова не работал лифт, и была еще не подключена вода. Мама, чтобы помочь строителям, приезжала в город и носила ведра с колонки, поднимая их на седьмой этаж, пешком. Так и сделали самый простой ремонт, и Тимур переехал в Уфу.

– Весь комплекс «Южный» сдали, а лифты не работали. Я начал звонить в лифтовую, в ЖЭУ, мне говорили вот весной, вот летом, каждый раз на квартал откладывали – ввод в следующем квартале. Так прошел практически в квартальных ожиданиях еще один год. Наступила весна следующего года после нашего переезда, и за этот год я один раз только на улице был, и то потому что у меня зуб разболелся очень сильно, и надо было в стоматологию. Пришел мой друг Ильгиз Гильмутдинов, потом братишка мой Марсель пришел, и вот они вдвоем практически на плечах спустили: один меня спускал, второй коляску, и в таком темпе Ильгиз меня до стоматологии толкал.

Когда ты долго не выходишь на улицу, все вокруг воспринимается как враждебная среда. Ты зажат, запуган, не знаешь, по каким законам все это живет, как это работает.

– Во время моих первых поездок на такси на тренировки, мне казалось, что я обременяю всех. Тот же таксист, которому я деньги плачу, мне казалось, что вот он с таким недовольным лицом убирает мою коляску в свою машину, потому что это сложнее, чем когда обычный человек садится в свою машину. Везде препятствия, каждый бордюр – препятствие, и буйство красок. Это никогда не забыть. Помню первый раз, когда после долгого просиживания дома, вышел на улицу, а на светофоре есть три цвета: красный, желтый и зеленый, они же ярко выражены, а в условиях больниц, особенно в домашних условиях, все равно, когда ты улицы не видишь, ты не видишь, как листья на деревьях распускаются, как рекламные щиты горят, все это буйство красок, когда на улице видишь, в доме тебя нет. И у меня помню было ощущение, я еду в машине, и столько разных цветов, все горит, все мерцает, а это был день, и даже при дневном свете эти светофорные зеленые, желтые, красные цвета, мне казалось это так красиво, и я заплакал, я просто заплакал, не сдержал эмоций, я не привык. Оказывается, вот он, мир может быть другим, и воздух может быть другим, и ветер, оказывается, в лицо дует.

Ощущение счастья возвращалось постепенно. Стало нормой, когда Тимур стал заниматься фехтованием.

– Потому что я там познакомился со своим тренером, Арслановым Фаритом Яватовичем, который с нами работал не ради зарплаты, он работал, потому что в нас верил. Он вкладывался в нас, мы были командой, у меня появились новые друзья, у меня были задачи, которые надо было выполнять, и у меня была работа, куда надо было каждый день ходить, у меня было общение, и постепенно-постепенно эта улица, которую я первое время, когда выходил, воспринимал, как враждебную среду, то, что я думал, я кого-то обременяю, страх чего-то, что сейчас произойдет, а я не смогу даже за себя постоять, ощущение слабости – такое было время. А потом я адаптировался, я нашел себя. Первые два года в спорте, конечно, у меня не было особых каких-то больших результатов, но через два года я начал побеждать, и меня взяли в основной состав сборной России. И первая международная поездка, конечно, произвела на меня впечатление. Тогда я понял, что я занимаюсь тем, чем должен заниматься, и это мне приносит положительные эмоции.

Сейчас на вопрос, счастливый ли он человек, Тимур отвечает уверенно и просто.

–Да. Да, абсолютно. Абсолютно я счастливый человек, потому что у меня живы родители, потому что я самостоятельный, потому что у меня есть работа и у меня есть автомобиль. Я без всякой посторонней помощи могу сам за себя отвечать, обслуживать, зарабатывать, даже если это будет пусть не паралимпийский спорт. У меня есть друзья из других сфер деятельности, то есть я уже как-то уверен в своем завтрашнем дне, адаптирован социально, чему, конечно, я очень благодарен. Спорт меня реабилитировал, реанимировал и дал мне мое сегодняшнее психологическое состояние. Это все благодаря спорту.

Это был подкаст «Изолянты» и история Тимура Хаматшина, спортсмена-паралимпийца, мужчины, который знает, что такое настоящая изоляция и что такое победа над собой.

Беседовала Светлана Нигматуллина