Уфимец Михаил Тупеев решил передать рассказ о первых днях войны, он слышал его от мамы Риммы и бабушки Марии. "Мамин рассказ был более эмоциональным, бабушкин – содержал больше подробностей и деталей, - поделился с Proufu.ru Михаил Тупеев. - Так или иначе, у меня в голове сложилась единая картина тех событий, и я хочу поведать о них. Однако сделаю это от лица мамы. Потому что война глазами маленького ребенка – тема особая". Итак, представьте себе, что это говорит Римма Тупеева, которой в момент начала войны было всего три года. Сейчас, к сожалению, ее уже нет в живых. «Зачем нам деньги?» "Война застала нас с мамой в военном городке под Нарвой. Неделей раньше отца – офицера артиллерии – вместе с его соединением спешно перебросили в Литву под Каунас, но семьи военнослужащих остались в Эстонии. Отец должен был обосноваться на новом месте, решить вопрос с квартирой, а потом уже перевезти и нас с мамой. Как назло перед самым началом войны нас постигло несчастье. В июне 1941-го года мама загремела в госпиталь с перитонитом – гной после разрыва аппендикса разлился у нее по всей брюшной полости. Ее прооперировали опытные эстонские врачи. Но через несколько дней немцы перешли нашу границу. Зашивать надрез маме не стали, чтобы гной мог свободно отходить. И мама оказалась прикованной к постели в те первые дни войны. Я была мала и беззаботна, как и полагается ребенку. Играла в куклы, пела песенки. После маминой операции меня взяла к себе одна бездетная женщина из гарнизона. Ее звали так же, как и маму, Марусей, и я быстро привязалась к ней. Маруся готовилась к эвакуации и хотела взять меня с собой в Казань и даже готова была меня удочерить. Мама же отказалась наотрез отдавать меня Марусе: «Я сама выросла без матери и Римму тебе не отдам. Не хочу, чтобы и она росла сиротой. Будь что будет», - таков был ее ответ. Как я уже узнала потом, в эти самые первые дни войны к маме в госпиталь на несколько минут заезжал отец. Привез деньги и швейцарские часы, которые могли использоваться в качестве валюты: на рынке их можно было продать за хорошую цену или даже обменять на еду. Мама выглядела после операции неважно: ослабела и исхудала. Смертельная угроза еще не отступила, хотя ее молодой организм жадно хватался за жизнь. И папа пожалел ее – не стал говорить о начале войны. - Зачем мне деньги? Здесь хорошо кормят и ухаживают, - удивлялась мама. – Не нужно мне денег. Отец все-таки настоял на том, чтобы она взяла деньги и часы, поцеловал ее и быстрым шагом направился к своей машине. «Очень страшно» Эстония. Июнь 1941-го. У госпиталя стоит автобус, полный раненых женщин и бойцов. Носилки везде: внизу и наверху. Тяжелый запах. Лица у всех мрачнее тучи. И все молчат. Мне очень страшно. Я стою посреди всего этого кошмара, вцепившись в поручень рядом с водительским местом и ору навзрыд. Обычно граждане внимательны к маленьким детям, но сейчас все по-другому. Все так глубоко в своих думах, что меня словно никто и не замечает. Так и прокричала всю дорогу. Автобус, в котором я ревела всю дорогу на одной ноте, довез меня из военного городка в госпиталь. И еще издали я увидела маму. Мы крепко обнялись и с тех пор не расставались. Мама тогда была еще очень слаба. Поднимать ей ничего нельзя. Она могла лишь за руку держать меня и все. «Если убьют, то пусть уж сразу двоих» В той эвакуации счет шел даже не на часы, а на минуты. Поезд, на котором мы уезжали от войны, тронулся. Но самое страшное ждало нас впереди. Вражеская авиация несколько раз настигала нас и обстреливала по пути. Состав останавливался. Все, кто мог, открывали двери теплушек и разбегались по придорожным лесопосадкам. Гитлеровцы прекрасно видели, что поезд двигался под медицинскими флагами Красного креста. Самолеты проносились над нашими головами низко-низко – на бреющем полете. Разумеется, пилоты не могли не заметить, что в вагонах ехали женщины и дети. Но на это они не обращали ровно никакого внимания. И поэтому мне смешно, когда сегодня говорят о немцах, которые старались вести войну по правилам – все это ложь. С самых первых дней оккупации они вели себя как самые что ни на есть военные преступники. Фашистские летчики отдавали себе отчет, что ведут огонь по женщинам и детям. Однако продолжали вновь и вновь утюжить своими очередями разбегавшихся во все стороны несчастных людей. После очередного налета в теплушки возвращались далеко не все. У меня так и отпечаталось в памяти: много убегало, но обратно из кустов возвращалось гораздо меньше людей. Мама с незашитым операционным швом бежать, конечно, никуда не могла. Она прижимала меня к себе, стремясь как можно лучше укрыть от летящей сверху смерти. - Если уж убьют, то пусть сразу двоих, - говорила она и молилась. Было очень страшно, такое никогда не забудешь. Свистящие пули, ревущие моторы штурмовиков, испуганные крики людей… Но пути Господни неисповедимы. И как знать? Может быть, мы и не выжили бы, если вместе со всеми выбегали из вагона при налетах авиации. Однако Бог нас сохранил". А у вас кто из родных еще помнит начало войны?
