В студии независимой платформы Пруфы.рф побывал председатель РОО «Союз экологов РБ», юрист, эколог, журналист Александр Веселов. В постоянной рубрике «Интервью» мы поговорили, собственно, об экологии и узнали, где в Уфе более-менее безопасно жить. – Александр Калининович, неделю назад уфимцев очень сильно взволновал то ли смог, то ли дым, то ли что еще. Что это такое было? Вы не в курсе? Какой-то мониторинг проводили? – Ну, ответ тут простой. Это действительно был смог. Откуда? Смог – это взвесь вредных веществ, смешанных с мелкодисперсной пылью, которая прилипает к множеству вредных веществ, выбрасываемых нашими предприятиями и автотранспортом. В период неблагоприятных метеоусловий, когда высокое давление и полное безветрие, эти выбросы оседают в приземный слой атмосферы. – А это как-то из общей привычной картины выделялось? Или это было обычное явление? Или какое-то предприятие, может быть, какой-то незапланированный выброс сделало? – Жители присылали мне ролики выбросов в эти дни от «Кроношпана». Действительно, на видео видно, что от дымовых труб «Кроношпана» идет большой шлейф на город. Но неблагоприятные метеоусловия накладываются на все выбросы промпредприятий, прежде всего, выбросы автотранспорта. На сегодняшний день несколько сотен тысяч автомашин зарегистрированы в Уфе и бегают по городу. Естественно, они выбрасывают в атмосферный воздух до двухсот наименований вредных веществ. А в выходные дни и в ночное время предприятия стараются осуществлять внештатные выбросы. – Как вообще у нас, в Уфе, обстоит дело с экологией, с загрязнением окружающей среды? Везде плохо с экологией. Вы же знаете, во всем мире у нас идет разбалансировка экосистем. Уже три конференции проведены, а в ближайшие пару лет даже ассамблеи организации объединенных наций, ну и прочие организации экологического профиля, все занимаются этим делом. И все это, к сожалению, говорит о том, что экологический кризис расширяется на всей планете. За последние 30 лет, по оценкам ученых, где-то в 3-4 раза увеличилось количество природных катаклизмов на планете. И, соответственно, мы чувствуем это и в России. Видим, как теплеет климат. Большинство ученых склоняется к мысли, что потепление является следствием антропогенного (человеческого, – прим. ред.) воздействия на планету. – Если говорить конкретно о столице республики Башкортостан, Уфа является горячей точкой на карте? – Безусловно. – Почему? – Потому что у нас есть северная промзона. Она является источником выбросов в атмосферный воздух. В какой-то мере Уфу спасает то, что у нас преобладают южные и юго-западные ветра, поэтому выбросы Черниковки идут в основном в Благовещенский район. Я, честно говоря, всегда сочувствовал жителям Благовещенского района, которые, кстати, экологически активны, очень хорошо, позитивно относятся к экологическим вопросам и борются за свои экологические права. Но бывают случаи, когда при легком северном ветре по руслу реки Уфа и по руслу реки Белая выбросы Черниковки тянутся в старую часть города, вытягиваются просто, как по аэродинамической трубе. И надо понимать, что выбросы в городе оседают на пониженных участках местности. Прежде всего это Сипайлово и Инорс, между холмами вот эти ложбины, там, где плохо продувается. Уфимка более-менее чистая. Хотя категория у нее тоже – «загрязненная». Но река Белая имеет категорию «грязная». Уфа сбрасывает большое количество сточных вод, недостаточно и ненормативно очищенных. Я бы, честно говоря, не рекомендовал уфимцам купаться ниже сброса в реке Белая. Большая проблема – это ливневая канализация, ливнестоки и талая вода. Весной через девять береговых выпусков в реку Белая идет массированный сброс талой воды, которая содержит всю таблицу Менделеева. – А разве ливневка не уходит на очистные сооружения «Уфаводоканала», которые в северной части? – «Уфаводоканал» не в состоянии очистить столько. Это огромные объемы ливневых и тем более талых вод. Это миллион, может быть, кубов сточных, их невозможно очистить на любых очистных сооружениях, мощность не позволяет. Да и нет смысла. Это надо отдельные очистные сооружения с буферными емкостями строить, но в планах у города пока, насколько я понимаю, этого нет. – Вы упомянули неблагополучные районы Уфы, Сипайлово, например. А какие районы более-менее благополучные? Дема, Затон? – Дело в том, что недалеко от Затона находятся городские очистные сооружения. Соответственно, запахи доносятся. Плюс Черниковка, когда с той стороны дует, тоже иногда заносит выбросы. Зеленая Роща, конечно, более-менее неплохой район. Потому что он находится на высоте и хорошо продувается. Как раз на месте слияния рек Уфимки и Белой. Ну и там много лесов, хвойных лесов, которые очищают атмосферный воздух, в том числе от пыли, вредных веществ. Соответственно, люди стремятся там приобретать квартиры. Ну и неплохой район по улице Зорге, там тоже хорошая парковая зона. – Если говорить о Республике Башкортостан. Какие самые болевые точки вы бы выделили, с точки зрения экологической опасности? – Ну, наверное, большая жирная точка – это Южный промузел. Честно говоря, сочувствую жителям Салавата и соседнего Ишимбая. Вот там очень мощные источники выбросов и сбросов. Вообще, известно, что Стерлитамак сбрасывает до 80% массы сброса в целом по республике. Основная часть сброса оттуда идёт. Почему? Это благодаря белым морям Содовой компании. По выбросам, естественно, там много вредных производств. Особенно в Салавате. Конечно, там ряд мер принимается, природоохранных мероприятий. Очистка более-менее есть. Другое дело, что и мощность этих предприятий не уменьшается. То есть, все равно, выбросы есть. Чтобы полностью очистить выбросы, требуются огромные деньги на газоочистное оборудование. Нужно регулярно проводить проверку эффективности этого оборудования. Нужен федеральный экологический надзор за этим делом. Но сейчас никто не проверяет ни эффективность газоочистного оборудования, ни сами предприятия. Точнее, проверки проводятся каким образом? Только плановые, через прокуратуру, а если внеплановые, допустим, какая-то газовая атака на город идет, прокуратура инициирует проверку, приходит на предприятие — их сразу никто не пустит. Охрана будет динамить даже прокуроров на входе. Пока согласует с предприятием, с руководством, со службой безопасности, там уже выбросов не будет, все перекроют. Даже если это предприятие уже под подозрением, что идут выбросы, усилилась загазованность в городе – за руку не поймаешь. Вот такой у нас контроль, это по законодательству так. К сожалению, в интересах бизнеса ограничили экологический надзор. – А Росприроднадзор куда? – С другой стороны, Росприроднадзор может проводить проверки без контактов с проверяемым лицом и без контактов с прокуратурой, без разрешения, это рейдовые проверки. Проводи и смотри, где что, где визуально какие выбросы. И сразу оперативно реагируй. Сразу ездить в прокуратуру, представлять документы и выезжать на предприятие в оперативном режиме. Этого, к сожалению, не делается. Мы анализировали, чем занимается наше южноуральское управление Росприродназора, уже какой год анализируем. И вот, года четыре назад это управление вообще закрыло информацию о своей деятельности. Одной такой болевой точкой несколько лет назад у нас был Сибай. Вы не в курсе, как там сейчас обстоит дело с этим, тогда еще дымящимся, карьером? А сейчас что там? Ну, сейчас уже выбросов-то нет, жалоб, по крайней мере, нет. Я уже там два года не был, на Сибайском карьере. Там, кстати, уже ограничено посещение, но вот этих желтых облаков, выбросов — их уже нет. И оттуда, от жителей, что страдают от выбросов, сигналов тоже нет. Много денег на это ушло, но это победа. Другое дело, что возле таких карьеров жить не стоит. Это в любое время может повториться, и надо ставить вопрос об ответственности компании, которая занимается недропользованием. – У нас уже несколько лет проводится так называемая мусорная реформа. Как специалист, как вы оцениваете ее результаты? И вообще, была ли необходимость ее начинать? – Безусловно. Европа прошла эту процедуру лет 40-50 назад. У них есть реальные успехи. То же самое Япония. Да даже Китай за мусор взялся уже немножко раньше нас. Реальная реформа началась с 2019 года, когда у нас появились региональные операторы твердых коммунальных отходов. Мы провели конкурсные процедуры. У нас четыре региональных оператора, плюс «ЗАТО Межгорье», пятый, они появились, начали работать. После этого начались мощнейшие мусорные войны, и они до сих пор идут. Инвестиций у нас очень мало в эту сферу. Почему? Потому что не раз предприниматели-инвесторы обращались ко мне, приезжали, говорили: «Мы заходим сюда, в республику, но нам ставят такие условия, что мы вынуждены инвестиции вложить в другой регион. Мы сюда не пойдем, потому что здесь слишком непредсказуемая ситуация, здесь не поддерживается экологический бизнес». Наверное, Башкирия относится ревностно к сравнению с Татарстаном, но посмотрите, как в Татарстане относятся к экологическим предпринимателям. Им дают преференции в соответствии с законодательством, льготы применяются, там ждут: «приходите, инвесторы», создают все условия, бесплатные инженерные сети, упрощенное отведение земель, а у нас – препоны и рогатки все время ставят. И вот эти мусорные реформы упираются вот в эти мусорные войны, которые, как я уже сказал, до сих пор идут. – Да и к разделению мусора не сильно привыкли люди. – Да-да. То есть, все равно стимулировать как-то нужно население, но пока наша задача — разделить хотя бы на два мусорных потока коммунальные отходы. Это сухой мусор, который подлежит сортировке и использованию, и органика – отдельно. – А сортировка вообще работает? – Сортировочный комплекс у нас работает, у нас 22 мусоросортировочных комплекса в Башкирии официально существует. Но я не говорю, что они на 100% работают. Некоторые просто простаивают или запускаются крайне редко, но, что характерно, получают деньги за обработку отходов. Сейчас вот прокуратура начала проверки вот таких сортировочных комплексов, которые повышенный тариф себе получили, как будто они там аж две смены работают на сортировке, а на самом деле это все оборудование простаивает, на минимальной мощности работает, а деньги получают за полную мощность. И показывают хороший процент, а сортировка на самом деле на полигон идёт, на захоронение. – А какой процент сортировки у нас? Не считается, а какой по факту процент? – По факту, по официальным данным, у нас где-то максимум 8-10 процентов от объёма поступления отходов идёт через сортировочные комплексы, всё остальное – на захоронение. Но у нас есть задача, поставленная президентом России, к 30-му году 100% должно идти через сортировочные комплексы. И только 50% всех образующихся отходов должно захораниваться. Но я уже вижу, если мы сейчас не проведем ряд эффективных мер по диверсификации вот этой мусорной реформы, то мы этих целей не достигнем.
