Незрячий полиглот Вячеслав Чернев: «У башкирской культуры есть потенциал, но он используется из рук вон плохо»

20:24, 22 января 2018

| c18474

Мереке УЛЬМАНОВ

Докторант Варшавского университета, ведущий программы «Учу башкирский язык» о том, как бросил английский язык и уехал в другой город ради башкирского, почему можно понять республиканских чиновников, отменивших обязательное изучение башкирского языка в школах, и женился бы он на башкирке или татарке?

Незрячий полиглот Вячеслав Чернев: «У башкирской культуры есть потенциал, но он используется из рук вон плохо»

«Һаумыһығыҙ, хөрмәтле дуҫтар!» – на экране русский парень, он в роли учителя на чистом башкирском приветствует своих взрослых учеников за партами в школьном кабинете, сооруженном в телестудии.

Кто смотрит республиканское ТВ, понял, что речь о программе «Учу башкирский язык» и о Вячеславе Черневе – молодом незрячем полиглоте, который три сезона пытался научить журналистов, предпринимателей, музыкантов из России, Нигерии, Анголы, Непала говорить на башкирском языке.

С Вячеславом я познакомился в оренбургской библиотеке на презентации одной книги. Наше общение началось с неловкой ситуации. Он обратился ко мне на казахском языке. От неожиданности я растерялся и сказал: «Давайте говорить по-русски».

Кроме казахского, тюрколог в совершенстве владеет башкирским, татарским, английским, французским, польским, арабским и другими языками.

– Вячеслав, многие смотрят на вас как на такую диковинку, не понимая, почему русский парень посвящает себя тюркским языкам…

– Знатоков английского и французского языков, а именно ими я и занимался, когда учился на факультете иностранных языков Оренбургского педуниверситета, много. А вот хорошего знатока башкирского, татарского, казахского или арабского языков найти, наверное, гораздо сложнее.

– Поэтому, отучившись два года в ОГПУ, вы бросаете вуз, уезжаете в Уфу и поступаете сразу на третий курс факультета башкирской филологии БГПУ. Почему туда?

– Меня пригласили на День башкирского языка в Уфу, и там декан факультета башкирской филологии Луиза Самситова меня сразу заметила. Она пригласила к себе в университет, и я, увидев тот уровень научной работы и тот запал, с которым эти люди занимаются, решил: а зачем я буду тратить время на то, где большая конкуренция.

– Как однокурсники отнеслись к тому, что к ним пришел русский парень, который бросил английский и начал учить башкирский язык на профессиональном уровне?

– Я был единственным христианином на факультете и единственным человеком с неродным башкирским. Люди удивлялись, как это так можно было. Но ко мне относились положительно.

– Было так, что за вами тянулись в университете, мол, он идет на красный диплом, а мы чем хуже?

– Мотивацию, конечно, и мне давали, и я давал.

– Хорошо. Башкирским языком вы овладели задолго до переезда из Оренбурга, в детстве…

– История очень интересная. Моя учительница математики в шестом классе была татаркой. Благодаря ей я заинтересовался не только математикой, но еще и ее родным языком. Просто чувствовалось это отличие и это достоинство, которое у всех тюркских народов, наверное, врожденное. Далее во время уроков скрипки ко мне в руки попал сборник нот. Двуязычная книжка, одна часть была написана по-русски, а другая вроде на татарском языке, но и не совсем на татарском. Показал этот сборник учителю математики, и она говорит, что написано на башкирском языке. Я вернулся домой и начал собирать материал про башкирский язык.

– То есть языком этим вас заинтересовал учитель математики?

– Да. А затем вернулся к татарскому. Потому что мои попытки овладеть татарским без того начального опыта самостоятельной подготовки не увенчались успехом, говорил с дичайшим акцентом.

Позже очень тесно связался с башкирской «Википедией». «Википедия» – проект интересный. Это свободная энциклопедия, в ее заполнении может участвовать кто угодно. 300 с небольшим статей было в башкирской «Википедии», когда я в нее вошел. Сейчас их там десятки тысяч. Развитие налицо. И я начал писать статьи в башкирский раздел энциклопедии.

– Что было самым сложным при изучении тюркских языков?

– Тюркский язык, не знаю, поверите или нет, намного легче русского. Просто потому, что язык устроен по-другому. Это логичная и математически красивая система.

Вячеслав безумно влюблен в башкирскую культуру

– Наверняка вы знаете, что в Башкирии с недавних пор отменили обязательное изучение башкирского языка. Как вы отнеслись к этому решению властей?

– Знаете, двойственное отношение к этому. С одной стороны, я не поддерживаю сути такого решения. Все-таки это государственный язык республики, и его надо изучать. С другой стороны, понимаю тех, кто данное решение принял. Они видели несостоятельность методики преподавания языка. До 90-х годов не стоял вопрос изучения башкирского языка в русских школах, поэтому не была принята соответствующая методика. Русский и башкирский – два разноструктурных языка, которые нужно изучать не так, как ты изучаешь башкирский в башкирской среде. Одно дело – преподавать башкирский носителям языка, второе дело – представителям родственного народа: татарам или казахам, третье – преподавать носителям языка совсем другой структуры.

– По вашему мнению, что нужно сделать, чтобы башкирский язык сохранился, вызывал у детей не отторжение как что-то чужое и ненужное, а интерес?

– Коренным образом изменить методику преподавания. Я знаю много примеров, когда представители и русского, и татарского, и других народов продолжают изучать башкирский язык даже в нынешней ситуации. А значит, у башкирской культуры потенциал есть, только этот потенциал, извините меня, используется из рук вон плохо. Нужно показать небашкирам, что башкирская культура – свой неповторимый, региональный потенциал. Творческий ли, научный ли, или еще какой-то. Поэтому, сумев это показать, возбудив тем самым интерес к языку, уважение и правильно данный интерес используя, потом преподать хотя бы основы башкирского языка с учетом его структуры, с учетом особенностей менталитета.

– Вы хорошо знаете башкирский, специализируетесь на нем. Готовы ли вы разработать методику преподавания башкирского языка для небашкир?

– Да, я буду это делать, но уже после защиты докторской диссертации.

– И как скоро это случится?

– Думаю, в течение трех лет начну писать. Наработки уже есть, да и идей в голове довольно много.

– Какой вы ее видите?

– Как уже сказал, башкирский язык в русской школе преподают так же, как и в башкирской школе, что в корне неправильно. Поэтому нужно прекратить долбить людей теорией в таком виде, в котором они не понимают. Я не против преподавания теории, как раз наоборот, но бывает так, что детям сначала показывают тексты на башкирском языке, потом без всякого анализа с точки зрения русского языка просят создавать по образцу либо предложения, либо еще что-нибудь. Грамматика для русскоязычных должна преподаваться по другому. И следовательно, необходимо сначала написать нормальную грамматику, так как ее воспринимает человек с родным языком другой структуры.

– Сумели ли вы своей программой на телевидении возбудить интерес к башкирскому языку?

– Участвуя в телевизионном проекте, я себя чувствую эдаким популяризатором языка. Думаю, что это очень полезно. Потому что, например, казахскому языку ничего не грозит. Независимое государство Казахстан при таком отношении руководства к языку и языковой политике, когда можешь говорить по-казахски, можешь говорить по-русски или по-английски и тебя все должны понять – вот при такой ситуации ничего казахскому языку не грозит. С башкирским языком ситуация другая. Это государственный язык российского региона, и многие небашкиры не ощущают регионального патриотизма, от которого многое зависит. Они не видят необходимости изучения башкирского. А я не заставляю никого говорить хотя бы на моем уровне.

Самое главное – постичь структуру языка. И если хотя бы кто-то перестал после моего проекта насмехаться над языком или, что еще хуже, как-то уничижительно относиться к представителям коренного народа, думаю, первая, минимальная цель уже достигнута. А если кто-то из башкир, услышав мою башкирскую речь, вернулся к своим корням, значит моя цель достигнута.

Кадр из передачи «Учу башкирский язык» на БСТ, в которой Вячеслав был учителем

– Какой была реакция на передачу?

– В первом сезоне мне операторы сказали, что в русскоязычном сегменте башкирского телевидения, а передача шла на русском языке, я был третий после новостей и хоккея.

– По рейтингу?

– По рейтингу, да.

– Это операторы так говорили, а зрители как реагировали?

– Зрители мне писали. Башкиры удивлялись, как это я могу так объяснять? А все потому, что у нас, у многоязычных, угол зрения другой. Уж извините за каламбур, не в моем состоянии про угол зрения говорить.

– Если будет четвертый сезон передачи «Учу башкирский язык», примете в ней участие?

– Если такое предложение поступит от башкирского телевидения, я продолжу.

Кадр из передачи «Учу башкирский язык» на БСТ

– Вячеслав, сейчас задам, наверное, немного бестактный вопрос.

– Давайте.

– Я посмотрел в интернете несколько выпусков программы «Учу башкирский язык», я был удивлен, как хорошо вы ориентируетесь в студии, уверенно подходите к доске, смотрите именно на того, к кому обращаетесь. Даже сейчас мы разговариваем, и я понимаю, что вы смотрите четко на меня, а не куда-то в сторону, как это обычно бывает, когда общаешься с тем, кто ослеп. Так вы все-таки видите?

– Слово «слепой» не означает тотального слепого. Это только частные случаи. Есть незрячие с остаточным форменным (предметным) зрением, как в моем случае, например, которые могут различить какой-то контур, движение или тень.

– Понял. Но вам сказали, кто в студии и где они сидят?

– Да, мне сказали, кто, где сидит и позиций больше не меняли.

– Вы с рождения незрячий?

– Да, у меня с рождения нарушено зрение. Может, не в таком объеме, как сейчас. Было лучше, но никогда не было хорошо.

– То есть в детстве что-то, но видели?

– Ну, как сказать, в школе в тексте что-то мог читать. Но поле зрения всегда было нарушено. А сейчас я воспринимаю движение руки перед лицом и, например, различаю цвета в ограниченном поле зрения.

– Хорошо. Из Уфы вы уехали в Польшу. Живете там два года и уже достигли статуса докторанта Варшавского университета. Как вы оказались в Польше?

– Еще здесь, в Оренбурге, я стал активно заниматься польским языком в польском обществе. Попал в него не сразу, начал учить язык немного раньше. И опять же методами сравнения, сопоставления делал для себя какие-то выводы и потом проверял их в компьютерной программе. Потом попал в польское общество, и оказалось, что польским языком я владею неплохо. Даже несколько лет преподавал его в Оренбурге.

В Уфе также участвовал в жизни польского общества, и деятельность моя была вознаграждена тем, что я получил карту поляка и на правах польских граждан смог отправиться учиться в университете. Карта поляка – это такой документ, на основании которого ты сразу получаешь визу без проволочек, можешь учиться, работать.

– Не было страха переезжать в другую страну?

– Это был не страх, а любопытство – что же будет? Языковых сложностей не возникло, меня не признавали россиянином. Приноровиться к местному менталитету тоже не вызвало сложностей.

– У вас акцент есть, польский. Это вы там его подхватили?

– У меня в Польше нет русской среды, в основном говорю на польском и английском.

– Защитите докторскую, что потом? Назад в Россию?

– Скорее всего, не вернусь в Россию, и здесь нет никаких политических причин. Во-первых, пребывание в Европе может мне гарантировать финансовую стабильность, что тоже немаловажно. Во-вторых, в России не созданы условия, хотя бы такие, как в той же Польше, для нормального функционирования в обществе незрячих людей.

– Вы сейчас говорите о доступной среде?

– Да и не только о ней. Отношение людей к незрячим, способы обращения, правильной коммуникации в России пока еще не выработались. Например, здесь, когда я иду с кем-то в сопровождении и захожу, допустим, в банк или еще куда-то, обращаются не ко мне, а к сопровождающему, как будто у меня нет своего мнения или языка. Это же безобразие. И это, строго говоря, к доступной среде не относится. А в Польше, насколько я знаю, детей в школе учат правильному обращению с человеком, который не видит, не слышит.

– Останетесь там в науке?

– Возможно. Буду преподавать казахский, а не только башкирский.

– Сколькими языками вы в итоге владеете?

– С русским, наверное, штук девять знаю.

– Планируете заняться еще каким-то, чтобы круглая цифра?

– До ума надо доводить тюркскую группу, хотя здесь никаких проблем я не испытывал. Хотел бы до конца освоить иврит. Мне элементарно не хватает времени. Грамматика там как раз довольно легкая.

– Сейчас модно учить китайский язык…

– Возможно, и им займусь. Но тут уже нужна будет практика именно в среде. Потому что китайский совершенно другой структуры, которую я никогда не изучал.

– Ваш опыт изучения иностранных языков дает понять, что можно обойтись без лингвистических центров и заниматься самостоятельно.

– Конечно. Язык в принципе можно выучить за полчаса, но при условии, что тебе уже знакомы основные понятия, подходы. Базовую грамматику я осваивал за несколько месяцев, были конкретные случаи, как с башкирским, например.

– В конце о личной жизни. Вы не женаты. С кем планируете связать свою жизнь: с русской, башкиркой или полькой?

– Я все-таки буду смотреть не столько на национальность, сколько на культурный код. При всем моем происхождении, а оно смешанное, башкиры или казахи никогда не были для меня чужими. Поэтому, если моя супруга будет башкиркой, я отнесусь к этому положительно, как к такому очередному интересному культурному опыту. Но с другой стороны, я верующий лютеранин, и тут, наверное, могут быть проблемы.

– Так-так, тут давайте подробнее. Сначала о смешанном происхождении…

– Один из моих прадедов по матери – коми, ну и еще были в семье разговоры, что были польские, еврейские корни.

– С родословной понятно. А лютеранином как стали? Ведь вы наверняка крещеный?

– Да, в детстве меня крестили в православии, но был ли я православным, сомневаюсь. А с лютеранством столкнулся еще в школе и после нескольких лет религиозного поиска остановился именно на этой религии.

– Почему именно на ней, а не на исламе, к примеру? Ведь вы тюрколог, и по логике вас должна интересовать в первую очередь религия тюркских народов.

– Я читал, разумеется, об истории римско-католической церкви и лютеранской. Более того, мне посчастливилось видеть эту деятельность в наших лютеранских общинах. Чем меня это привлекло? Каким-то открытым отношением и к богу, и друг к другу в общине. Это и католиков касается в какой-то мере. Чем еще? Относительной свободой, никаких обязательных постов, как у православных. И лютеранская церковь не так сильно завязана на языке, как православная. Если в РПЦ, чтобы служить по-хакасски нужно особое разрешение, а на хакасском служат в Абакане, есть там один священник. Представьте, что такое один священник на всю епархию. То в лютеранской церкви такой вопрос решается, по сути, самой общиной. Если вся община или какая-то ее часть решила служить по-казахски, по-башкирски или еще на каком-то языке, на эскимосском, например, то, пожалуйста. И никаких дополнительных решений на эту тему не требуется. Конечно, если есть переведенные тексты служб.