пришлите новость

«Немного унизительно»: история военного детства пенсионерки, которая получила 1000 рублей от властей Башкирии как «дитя войны»

12:34, 08 сентября 2021

История восстановлена из рассказа жительницы Уфы, которая провела полуголодное послевоенное детство под Ставрополем, подорвалась на гранате, видела, как умирали ее друзья и до 10 лет не знала, что такое хлеб.

«Немного унизительно»: история военного детства пенсионерки, которая получила 1000 рублей от властей Башкирии как «дитя войны»

Миллионы россиян, детство которых пришлось на Великую Отечественную войну, называют детьми войны. Они были лишены мирного неба, достатка в еде, многие потеряли родителей. А после не получили ни льгот, ни привилегий за потерянное детство. С инициативой о принятии закона о детях войны неоднократно выступала КПРФ.

В этом году, аккурат перед выборами в Госдуму, партия «Единая Россия» перехватила идею и инициировала аналогичный закон. В апреле дети войны получили статус и соответствующие удостоверения, а в августе и сентябре в Башкирии им выплатили по 1000 рублей.

Дети войны – лица, рожденные с 22 июня 1927 года до 3 сентября 1945 года. В России таковых насчитывается порядка 13 миллионов, в Башкирии – более 189 тысяч человек.

Как отнеслись старики к такой выплате от республиканских властей, каким они вспоминают своё военное детство, нам рассказала 77-летняя уфимка Зинаида Евстигнеева. 

Мандарины – только ветеранам

Зинаида Ивановна родилась в Ставрополье в большом селе Московском в сентябре 1944 года. Ее отец 18-летним юнцом ушел на фронт в 1943-м и не вернулся, пропал без вести. Беременной жене он успел сказать уходя: «Если родится дочь, назови Зиной». С малых лет дочь войны чувствовала себя обделенной.

– Все льготы достались живым ветеранам и их детям. Помню, идет соседская девочка с отцом, несут большую сетку мандаринов, которых тогда было не достать. Я удивилась: мандарины раздают? А мне говорят: нет, это ветеранам! А нам, детям погибших на фронте, значит, нет? У ветеранов были карточки, бесплатный лимит на продукты в местных магазинах, они могли без очереди обслуживаться. А у нас этого не было. Мы голодали и знали, что нам ничего не положено. Потому что мой отец умер на фронте, а у соседской девочки – не умер. Вот и вся разница была для меня. Хотя мой отец тоже воевал, – говорит Зинаида Ивановна. – О нас, детях войны, вспомнили в этом году – выплатили 1000 рублей. Вот это да, немного унизительно, ведь мы, дети войны, недополучили много. Не оценен ущерб, который нам нанесен, мы потеряли родителей. Для моего умершего отца эти тысячи – унижение.

Далее – рассказ от ее лица.

«Немцы учили бабушку готовить»

Прошло мое детство с бабушкой в селе Московское, которое расположено в ложбине среди невысоких гор. В середине его – большая и красивая церковь. Когда звонили колокола, их слышно было далеко. На праздники съезжались люди со всех соседних сел.

Я любила рассматривать в церкви картины и слушать хор. Это что-то волшебное. Голоса уносились высоко под купол, а там летали голуби в потоках солнечного света (видно, стекла были побиты, а поставить их, нужна специальная техника – очень высоко). В хоре пела ангельским голосом тоненькая девочка, совсем как у Блока: «девушка пела в церковном хоре обо всех заблудших в чужом краю…»

photo_2021-09-08_12-19-11.jpg

Зинаида Евстигнеева, в девичестве Еренкова

Послевоенное Ставрополье, оно было такое – разрушенное. Бабушка рассказывала, что в 1943-м немцев уже погнали из Ставрополья. Над Московским проходили бои, многие дома были разрушены. Наш дом оставался целым всю войну. В нем жили немцы. Бабушка говорила, они относились к ней нормально, не обижали, учили готовить глазунью и лепешки на соли.

После войны в селе долгие годы было много разрушенных войной домов. Наш дом и соседский, тети Кати, оказались в стороне от других. Вокруг одни развалины. Я их боялась, пробегала быстро мимо. Мне казалось, что за мной следят призраки из этих развалин и могут меня догнать.

В одном из таких разрушенных домов крутили кино. Не было ни крыши, ни окон – только стены и дверь. Я не знаю, откуда там было электричество – во всем селе его не было. Но только выключали свет, мы через окна прыгали в «зал» и расползались среди скамеек. Иногда нас отлавливали. Один раз поймали и меня. Шел фильм «Тарзан», в зале оказались мои родители (мама и отчим, с которым она стала жить после войны), они-то и спасли меня: посадили рядом и я, как большая, смотрела кино. Потом со всеми взрослыми гордая шла домой.

«Михеевна, это ваша внучка подорвалась»

В сентябре 1950 года я должна была пойти в первый класс. Мы с двоюродным братом Витей играли во дворе. Он должен был идти в третий класс. Была жара, мы полуголые, правда, на Вите была все же рубашка. Он что-то нашел в каменной кладке стены. Говорит: «Я сейчас отобью вот эту чашку». Ну а я по аналогии говорю: «А мне сделай чугунок». Тоже посуда. И Витя ударил по этой штуковине камнем. Раздался сильный взрыв, у меня в ушах зазвенело. Сбежались люди. Что было потом, я не помню. Бабушка доила коров на горе, далеко, но и то услышала, сказала: «Какой идиот там стреляет». Когда ее стали звать: «Михеевна, это ваша внучка подорвалась», она говорит, что у нее ноги отказали, бежать не смогла.

photo_2021-09-08_12-01-00.jpg

Шаповалова Мария Михеевна, бабушка Зинаиды

Меня отвезли в больницу. Витя меньше пострадал, ему обожгло только ноги. Он дополз до дома и залез под кровать. Его мать тетя Лена спросила, зачем он туда залез, на что Витя ответил, что хочет поспать, а ему мухи мешают. Бабушка за три километра меня в больницу отвезла, прибежала к Витьке, а он под кроватью спрятался. Вытащили, увидели, что у него сильно распухли ноги. Вылечили сами, народными средствами. Все-таки его спасла рубашка.

Витька вообще был хулиганистый. Он дом спалил однажды, стрелял все. Ну а что, камышовые крыши раньше были. Он боялся, что его ругать будут.

Когда приходила в себя, просила снять с меня трактор, который давил на живот. Мне говорили: «Это не трактор, это грелка со льдом». Я не верила: «Нет, грелка не бывает такой тяжелой». Когда выздоровела, мне сказали, что в этом году в школу я уже не успела.

«Нищих было много»

Из своего раннего детства помню многие эпизоды. Один раз я проснулась от какого-то пения. Дома никого не было. Я взобралась на скамейку, потом на подоконник. У наших ворот стояли нищие. Шел мелкий дождь, на головах у них была мешковина, и они пели грустно и красиво. Мне было очень их жалко, но помочь я ничем не могла. Во-первых, было закрыто в доме, а во-вторых, вынести было нечего. У нас в доме не было еды, а если что-то и появлялось, то бабушка тут же скармливала мне. Много нищих было…

Однажды я увидела мальчика-попрошайку и решила помочь ему: он пел, а я обходила со шляпой всех родственников и соседей. Помню, как тетя Тоня, красивая, только замуж вышла, послушала, как мы с мальчиком поем, схватила меня на руки, подбросила и говорит: «Ну что, нравится тебе милостыню просить?». Я сказала: «Нет, лучше костюм просить». А мальчик был оборванный, я почему-то думала, что он просит одежду. А он просил еду.

Я не помню, чтобы мне хотелось есть. Только когда давали конфету, мне жалко было ее съедать. Мечтала, что вот положу ее на сохранение, потом дадут еще – и ее положу. И так накоплю много конфет. Потом сяду и буду есть. Какое-то время я ходила вокруг этой конфеты, потом не выдерживала и приходила к выводу: эту съем, а со следующей начну копить. А со следующей происходило то же самое.

photo_2021-09-08_12-00-26.jpg

Еды не хватало, но юг есть юг: много чего росло в садах, на огородах, водилось в речке. «Партизанили» мы на колхозных полях, бахчах и виноградниках. На бахчах было удобно, они у нас были на горе. Расположимся цепочкой сверху вниз и, как в эстафете, скатываем друг другу арбузы и дыни. На виноградниках было сложнее. Там не скатишь, да и сторож с ружьем, и объездчик на коне. Приходилось быстро-быстро бегать. Одного мальчика, тоже Витю, сторож все-таки убил. Говорят, потом его судили за это. Но Витю уже не вернешь. Он был старше нас и придумывал разные интересные истории. Мы слушали его, затаив дыхание. На самом интересном месте он заявлял: «И тут я проснулся». Мы начинали возмущаться, а Витя говорил: «Я сегодня ночью досмотрю этот сон, а потом вам расскажу». И мы ждали. Он не обманывал. Ему было, наверно, лет 15, когда его не стало. И он был один у мамы… 

«Я не помню, чтобы у нас был хлеб»

Однажды мама и бабушка поругались с соседями. Дело дошло даже до драки. Я спрашивала: «Бабушка, почему вы поругались?» Она со смехом отвечала: «Да так, вор у вора дубинку украл». Я думала: «Какой вор? И зачем ему красть дубинку? Вон пошел к речке в лесочек и выломал». Только когда подросла, бабушка мне рассказала. Во время уборки хлеба зерно на машинах увозили мимо нас в город, а колхозники только взглядом провожали урожай. Вот мама с бабушкой договорились, что когда она (мама) будет проезжать с зерном мимо дома, то сбросит в канаву мешок, который заранее припрячет среди других мешков. Вечером бабушка пошла, нашла мешок и принесла его домой. Но когда мама вернулась, она сказала, что не смогла выполнить задуманное, ей помешали. А бабушка показала на мешок: «А это что?» Поохали, поахали, но не пойдешь же искать хозяина этого мешка. Зерно смололи на жерновах и съели. Потом мешок постирали и повесили сушить. Вот тут-то и нашелся хозяин. Тетя Паша, соседка, узнала свою пропажу и набросилась на моих. Оказывается, они с тетей Валей договорились о том же, но бабушка раньше нашла мешок. Ругались долго, ожесточенно. Но потерянного не вернешь, возвращать было нечем. И жаловаться не пойдешь, сразу заработаешь срок за кражу. Воровать приходилось, потому что люди за свой труд ничего не получали.

Бедная бабушка! Она говорила, что днем они работали в колхозе. А ночью на своих огородах. А огороды были по сорок соток. Надо же было как-то выживать. Я спрашивала: «А когда же вы спали?» Она говорила: «А вот когда шли с поля, тогда и дремали». Я пробовала. У меня не получалось.

fbeb57e1-a21f-4d69-85ce-a527a4b99d01.jpg

Иногда, когда я вспоминаю эпизоды, мне хочется плакать. Один из таких моментов был в 1953-м году, когда умер Сталин. Бабушка работала, не платили, считали только палочки-трудодни. И вот в один из дней сидим мы на лавочке около дома, приезжает телега, из телеги снимают мешки. Бабушка говорит: «Это что?». «Михеевна, это ваше зерно, за ваши трудодни». Бабушка привыкла работать и ничего не получать. Она обняла меня и заплакала: «Внученька, теперь у нас будет хлеб». Хлеба у нас до этого не было вообще.

Вот такое голодное, но счастливое детство. Счастливое, потому что – детство. А дети умеют быть счастливыми. Своего родного отца я не застала – он погиб за три месяца до моего рождения. Витин отец, мой дядя, вернулся живой и не один, со своим другом, который стал потом моим отчимом. Но у меня язык не поворачивался называть его отчимом, я всегда считала его отцом. У них с мамой родилось двое сыновей. А меня вырастила бабушка. Милая, родная, любимая бабушка, мамина мама – Шаповалова Мария Михеевна.

Своему отцу, который не вернулся, я посвятила стихотворение:

Он пропал на той большой войне,

Что прошла как смерч по нашим судьбам

И сожгла все прошлое в огне. 

Не пришел домой он, не вернулся.

Ждали все: жена, отец и мать.

Я тогда еще не понимала,

Что должна была я тоже ждать. 

Есть одна лишь карточка в альбоме:

Там сидит он — юный паренек.

И мне кажется, что вовсе не отец он,

А самый первый, старший мой сынок.




Следите за нашими новостями в удобном формате - Перейти в Дзен , а также в Telegram «Однажды в Башкирии», где еще больше важного о людях, событиях, явлениях..
ПОДЕЛИТЬСЯ






важное